Spirit 84 - это олдскул хардкор группа из Фрисландии(провинция на севере Нидерландов), которая существовала в период с 1997 по 2002 гг. и была одной из ведущих групп фрисландской хардкор-сцены практически с самого ее зарождения. В ней играли пять человек. Интервью было взято в основном у двоих из них, Хенка(H) и Йоханнеса(J), хотя Норберт(N) тоже вставил здесь свои пять копеек в виде пары ответов. Они сразу попросили меня учесть тот факт, что Spirit 84 не является стрэйт эдж группой, и их мнения могут отличаться от мнения других участников.
Вам нравится выступать?
J: Когда люди толпой лезут на сцену чтобы подпевать нам, это сводит меня с ума, я не знаю как описать то, что чувствую в эти моменты.
H: А меня еще сводят с ума путешествия с друзьями в маленьком фургоне, остановки ночью на Богом забытых заправках, разные кутежи…
J: Мы стремимся из каждого нашего шоу сделать праздник.
H: Точно!
J: Очень важен не только сам факт того, что мы играем на сцене, но и то, что сопутствует этому.
Является ли, по-вашему, хардкор самовыражением?
H: Да, конечно! Люди подпевают нам на концертах и вместе с нами рубятся, а потом подходят, чтобы поговорить о проблемах, которые мы поднимаем в наших песнях. Мы поем о том, что беспокоит нас, причем стараемся говорить об этом не только серьезно, но и высмеивать какие-то вещи. Мне кажется, что хардкор - это прежде всего общение.
Мне очень нравится, что после концерта любой может подойти к музыкантам и поговорить с ними, как со своими близкими друзьями. Когда я впервые пришел на хардкор шоу, меня очень поразило это. У вас не было схожих чувств, когда вы только начинали знакомиться с панк-культурой?
J: Да, когда я начал ходить на концерты, то понял, что тут нет людей, подобных рок-звездам, которые отыграв и покривлявшись на сцене, уходят за кулисы в сопровождении охранников, после чего к ним невозможно даже подойти, а о том чтобы с ними поговорить не может быть и речи. Мы тоже иногда кривляемся на сцене, но мы обычные пацаны из Фрисландии, которые, как и все остальные, ходят на работу и учатся в колледже или школе.
H: Мое знакомство с хардкором началось с кассет Warzone и Gorilla Biscuits. Они были очень плохого качества и звук был такой, что сложно было что-то понять, но, не смотря на это, они произвели на меня большое впечатление. Я подумал: «Ничего себе, это и есть хардкор?». Энергетика музыки и песни о насущных проблемах так потрясли меня, что теперь я не представляю свою жизнь вне хардкора.
J: То, что все могут общаться с группой на равных, зацепило меня очень сильно в то время.
H: Да-да, то, что нет этого барьера между публикой и музыкантами чертовски здорово! Если ты читал тексты Guns’n’Roses, то можешь легко понять, что мы бесконечно далеки от таких групп. На сегодняшний день очень много хардкор групп имеет схожий с нашим образ мыслей. Большая часть таких песен не задерживается долго в моей голове, то есть я, конечно же, могу что-то почерпнуть для себя оттуда, но все-таки мне ближе прямые тексты о проблемах, с которыми я ежедневно сталкиваюсь. Песни, подобные песням Guns’n’Roses, можно слышать на каждом шагу, от них уже тошнит, поэтому я не могу нормально относиться к ним.
J: Полностью согласен. Песня должна зацепить меня и музыкой и текстом.
Иначе вы не будете слушать её?
J: Я могу слушать эти песни, но при этом я не чувствую того, что чувствую слушая некоторые хардкор-группы. Вы ставите эти пластинки, возможно у вас появляется такое же чувство, вы слушаете их, вникаете в лирику… Я знаю, что просто обожаю хардкор и для меня это огромнейшая часть моей жизни, и я знаю, что для меня важно чувствовать это, потому что ты слышишь песню, и сходишь с ума из-за того, что видишь себя в этой песне. Слушая другие группы, я не ощущаю тех же эмоций. Я могу слушать топ 40, но это не сводит меня с ума так, как хардкор.
Хотели бы вы заниматься музыкой постоянно, сделать это своей работой?
H: Нам уже задавали этот вопрос раньше…
J: Если это будет возможно, то да. Все зависит от нас самих. Я не хочу использовать людей в качестве средства заработка на жизнь. Если было бы возможно, то я хотел бы проводить в турах месяцев по восемь, а оставшееся время работать на работе, которую найду на бирже труда. Главное, чтобы мне хватало на жизнь. Такой образ жизни абсолютно подходит мне.
H: Главное, не превращать все это в коммерцию.
Вопрос в том, как разглядеть, где кончается diy, и начинается коммерция?
J: Я думаю, что границу можно увидеть сердцем. Очень большую роль играют ваши мотивы. Вы можете играть мелодичный хардкор, а все будут думать, что вы делаете такую музыку только потому, что она сейчас в моде, при этом у вас это может идти от сердца, и вы не гонитесь за славой, не пытаетесь продать как можно больше своих записей или футболок.
H: Мы прислушиваемся к своему сердцу и не собираемся идти на компромисс с другими людьми, если они говорят, что мы должны играть более мелодичную музыку или играть медленнее. Нет, мы делаем то, что хотим, и если это кого-то не устраивает, то это не наши проблемы. Мы такие, какие есть.
J: Мы никогда не будем идти на поводу у того, кто скажет нам, что мы должны продавать больше записей или продавать их дороже. Это как раз та грань, о которой ты говоришь, и лично я не хочу ее переступать. Я хочу играть ту музыку, которая близка моему сердцу и хочу, чтобы цены на наши записи были низкими.
В буклете к вашему альбому говорится, что вы поддерживаете Warchild*. Как вы связаны с этой организацией?
J: Я контактирую с этой организацией не так плотно, как раньше. То, что они делают, на самом деле полезно. В последнее время они стали набирать обороты и у них появились деньги, и я рад этому, но у них есть такие темы, типа, вы даете нам 1000 гульденов, кто-то другой даст нам 10000 гульденов, таким образом, мы помогаем большему числу людей. Когда я помогаю им, то чувствую, что помогаю чьим-то детям. Я знаю, что есть более мелкие организации и сейчас я предпочитаю оказывать поддержку им, а не тем, кто уже плотно стоит на ногах и кто итак имеет кучу денег. Я понимаю, что они очень сильно нуждаются в средствах для осуществления своих целей и, поэтому без всяких вопросов стараюсь помочь им. Я готов помогать всем, кто разделят наши взгляды, но я не буду помогать тем, кто идет вразрез с нашими идеями.
Есть такая поговорка: «Сытый голодного не поймет».
J: Ну да, я же говорю, что с одной стороны я могу понять Warchild, ведь они хотят помогать детям, но мы никогда не должны забывать тех, кто только начинает развиваться, точно также как и в хардкоре. Сейчас, например, вы можете продать кучу записей своей группы и на ваши концерты ходят толпы людей, но не надо забывать, с чего вы начинали: те маленькие клубы и тех людей, что поддерживали вас. Я никогда не избегаю играть в каких-нибудь стремных местах, и я считаю, что Warchild должны поддерживать маленькие организации и продвигать их.
Должны быть более открытыми?
J: Да, и оказывать больше внимания тем, кто в этом нуждается.
Я читал в «The Paper», что вы интересовались буддизмом, и что Норберт собирается поехать в Тибет.
J: Норберт? А, к счастью, ты можешь спросить это у него лично. Я могу сказать только за себя. Я верю, что мы жили до того, как родились в этом мире, и что наша жизнь не заканчивается смертью наших тел. Я не знаю, есть ли Бог, или Его нет, но я точно уверен, что есть высший разум, который мой ум не может постичь. Именно поэтому буддизм близок мне. Я до сих пор читаю буддистские книги, многого я не понимаю, но все равно мне это ближе чем католицизм или Харе Кришна. Я не знаю, что Норберт думает об этом.
N: Я чувствую, что это более жизненная философия, которая учит нас становиться лучше и счастливее здесь и сейчас. Не подумай, что это лицемерие с моей стороны, и я ищу пути достижения успеха, просто читаю книги и плюю на принципы и правила, а когда мне стукнет 65, то я побрею голову и уеду жить в храм. Я хочу знать и практиковать это сейчас. В буддизме, как я понимаю, нет каких-либо жестких правил, и я смогу без проблем совмещать свою практику с семейной жизнью.
J: Мы пришли к этому по одной и той же причине.
N: Ну, да.
Как вы думаете, это произошло потому, что вы разочаровались в материализме?
Я имел в виду, что получение удовольствия от материальных вещей не приводит ни к чему.
N: Я не думаю, что кто-то нашел удовлетворение в жизни, будучи материалистом.
J: Я нашел! (смех)
H: Да, я согласен с Норбертом. Вы можете быть миллиардером, но если кто-нибудь из ваших родственников смертельно болен, даже эти миллиарды не спасут его. Какой в них тогда толк? Кого они делают счастливее?
J: Меня делают счастливым красивые девушки! Не вставляйте это в интервью! Я считаю, что Хенк прав, и мы не должны заострять свое внимание на том, что рано или поздно все равно уйдет из нашей жизни, я имею ввиду деньги, машины, какие-то шмотки, и так далее. В них нет никакого смысла.
H: Нет ничего вечного. Женщина, которая была красивой, рано или поздно станет морщинистой старухой, и уже не будет никого привлекать своей красотой. Нужно учиться видеть суть, а не форму.
Если человек умирает, все что остается здесь, это только кожа и кости.
H: Но это не значит, что вместе с телом умерли мы сами, верно?
Лирика Spirit 84 больше имеет личностный характер, или вы стараетесь затрагивать в своих текстах глобальные вопросы?
H: Я думаю, что каждый может увидеть в наших песнях что-то свое.
J: Большинство новых песен были написаны Ёсом.
H: И Бартом.
J: Хотя другие участники группы также могут ассоциировать себя с ними.
Большую часть текстов в группе обычно пишет вокалист, так?
J: Да, и теперь ты спросишь меня ,почему я не пишу тексты, так? Я могу объяснить. Мой английский не так уж плох, но для написания текстов моих знаний явно маловато. Я писал раньше тексты, и показывал их Барту и Ёсу. Они показывали мне свои, и я понял, что мне далеко до их уровня. Я просто иногда дополняю их тексты, если считаю нужным. Если я могу соотнести себя с тем, что они пишут и могу дополнить их, то пою эти песни, а если нет - то нет.
H: Все думают, что тексты пишет Йоханнес. Дело в том, что перед тем как делать песню, мы все вместе обсуждаем текст и решаем, стоит ли её исполнять или нет. Если кто-то не согласен с текстом, то мы не будем петь эту песню.
J: Так что я считаю, что все честно.
H: Ну, я считаю, что надо отвечать за слова, которые мы говорим со сцены.
J: Я не могу выражать свои чувства в лирике так хорошо, как это делают ребята. Я могу написать вам огромное интересное письмо, но я не могу сделать того же самого в лирической форме. Что я могу сделать, если ребята пишут тексты во сто крат лучше, чем я?
Что-то изменилось, когда Ёс ушел из группы?
H: Да.
J: Да, Ёс писал много текстов и сейчас нам будет немного сложнее, но не думаю, что это большая пролема.
H: С Ёсом было легче, потому что мы знали, что за тексты отвечает он. Всегда проще, когда есть такой человек. Когда был Ёс, я особо не напрягался, теперь все иначе.
J: Просто теперь нам надо уделять больше времени нашему творчеству, вот и всё.
H: У меня с английским та же самая проблема, что и у Йоханесса, но я все равно стал пытаться что-то писать, так что уход Ёса в какой-то мере послужил толчком к началу моей деятельности.
J: Я все делаю также, как и делал прежде. Ничего особо не изменилось. Раньше, когда я писал какой-то текст, мы вместе с Бартом и Ёсом обсуждали его, пока ехали на репетицию. Теперь Ёса нет, но остался Барт, так что все ок. Мы будем писать тексты вместе с ним.
А почему Ёс ушел из группы?
J: У него были на то причины. Он не поддерживал группу на 100% и не мог полностью соотносить себя с нами. То рвение, которое он испытывал в начале, постепенно угасло. Я считаю, что он поступил честно, сказав, что тормозит развитие группы. Он сказал, что видит, что мы хотим и можем двигаться вперед, но для него это уже не так важно, как раньше. Я уверен, что он обязательно найдет тех, с кем ему будет интересно, так же, как было с нами пару лет назад. Думаю, ему сейчас ближе что-то в духе Aversion, чем Spirit 84.
На что вы больше ориентируетесь? Чем отличается ваша музыка от музыки Aversion?
J: Я думаю, что Aversion, также как и мы, более ориентируются на diy, но никогда не будут иметь что-то общее с такими конторами, как Goodlife.
H: Мне тоже так кажется. Мы играем youth crew, и на наших концертах происходит всякое мракобесие, а Aversion играют более эмоциональную музыку.
J: Spirit 84 тоже эмоциональная группа, просто эти эмоции мы выражаем иначе.
Не чувствуете ли вы себя тупыми провинциалами?
H: Да.
J: Да, к сожалению. Многие считают, что Фрисландия - это какое-то темное место. У нас нет таких красивых улочек и зданий, какие есть в крупных городах. Сцена у нас тоже очень маленькая, но мы ничего не делим между собой. Я хожу на все концерты Aversion, и все остальные ребята также поддерживают их. Я очень расстраиваюсь из-за того, что за пределами Фрисландии все иначе. Одни играют эмо, другие играют что-то другое, и никто не общается друг с другом и не поддерживают друг друга, потому что любят разную музыку. Но какая разница, что ты слушаешь, если в конечном итоге все это называется хардкором? Зачем делить что-то? Сцена загибается именно из-за этого.
Может быть это из-за того, что в маленьком городке легче наладить коммуникации? Обычно в таких городках все друг друга знают...
J: Городков, подобных нашему, миллионы, но не в этом суть. Скажи, огромна ли хардкор-сцена в Голландии? Думаю, что нет. Тут все просто обязаны держаться вместе, неважно, из столицы человек, или из провинции. Нет никакой разницы, слушаешь ты Saves the Day или Length of Time. Пора уже понять это.
H: Все одинаковые, но при этом на определенном этапе одним начинает казаться, что они более идейные, чем другие.
J: То, что хардкор развивается в разных направлениях - очень хорошо. Не думаю, что было бы здорово, если до сих пор все играли как Youth Of Today. Многим бы это очень быстро надоело.
H: Это скучно. То разнообразие стилей и направлений, которое мы имеем сейчас, говорит о том, что хардкор развивается и не стоит на месте.
J: Еще я бы добавил, что это должно делать сцену более сильной, но...
H: Мне очень нравятся некоторые new school группы, а от каких-то просто тошнит. Тоже самое могу сказать про old school группы. Все это маленькие части одного целого, поэтому я ничего не хочу делить. Я мечтаю об одном большом хардкор-сообществе, где все были бы за одно, независимо от того, какую кто музыку слушает, курит, или нет, пьет пиво, или не пьет вообще. Я понимаю, что многие назовут меня идеалистом, но никто не запретит мне мечтать. В идеале, мы все должны поддерживать друг друга и вместе сопротивляться обществу, которое хочет сделать из нас баранов.
Чем вас не устраивает общество? Вы же сами являетесь его частью!
H: Тем, что люди в этом обществе делают только то, что хотят от них другие. Я не понимаю, как люди могут слепо идти на поводу у кого-то. Человек всю свою жизнь может ходить на работу в костюме только потому, что это нравится его начальству, при этом, может быть, он ненавидит этот костюм. Летом я был в интернатуре, и там мне запрещали носить камуфляжные шорты. Я хорошо выполнял свою работу, но многих пугал мой внешний вид. Тоже самое с татуировками. Если у тебя есть татуировки, большинство этих тупоголовых кретинов будут считать тебя преступником.
J: Так или иначе, но нам приходится сотрудничать с такими людьми. Это очень угнетает, потому что другого выхода у нас нет. У меня много татуировок, и иногда мне приходится тратить много времени для того, чтобы объяснять, что они означают. Многие носят длинные рукава для того, чтобы не морочить никому мозги, но если кто-то увидит их татуировки, можете пенять на себя.
Вы действительно сталкивались с этим?
J: Я сталкиваюсь с этим постоянно. Очень часто люди смотрят на меня так, как будто я с другой планеты.
H: Если бы все эти умники были слепыми, у нас было бы меньше проблем.
J: Лучше бы все эти умники были детьми...
H: Дети честные, и им проще сказать, что они думают, при этом они не относятся к вам предвзято.
Я сейчас вспомнил маленьких детей, которые тычут пальцем на панков, когда видят их на улице...
J: Они тычут, да, но кто привил им это?
H: Они так делают, потому что не привыкли к этому. Они не привыкли видеть людей с крашенными волосами, которые торчат в разные стороны, естественно, такие люди будут казаться им странными.
J: Когда ребенок видит на улице панка или скинхеда, это заинтересовывает его, и он начинает смотреть на них, но мать говорит: «Не смотри на них, это плохие дяди!»
H: Да, при этом в ребенке нет никакого зла, и он никогда не сказал бы: «Я не пущу этих людей в свой дом, потому что они обязательно украдут что-нибудь».
То есть, мы сами порождаем зло?
H: Людям прививают большинство стереотипов с детства их же родители и родственники, поэтому им приходится жить так, как их научили.
J: Ну а кто? Почему на тебя косо смотрят, если у тебя есть татуировки, ирокез или бритая голова? Это всегда расценивалось людьми как нечто преступное, а потом прививалось из поколения в поколение.
Но, тем не менее, у вас есть желание менять что-то в этом обществе?
H+J: Да, конечно!
J: Другого пути все равно нет. С нашей помощью, или без нее, людям рано или поздно надоест играть эти роли в обществе, и они начнут искать альтернативу. Мы все находимся в зависимости от нашего правительства и от окружающих нас людей, и я понимаю, что невозможно идти против всех, но там, где я могу быть против - я будут против, и там, где я могу от чего-то отказываться - я буду отказываться.
Можешь назвать какие-то вещи, от которых ты отказался на все 100%?
J: Да, алкоголь например. Меня раздражает тот образ, который создает наше общество алкогольным напиткам. Они говорят: «Пей пиво! Это весело!». Я думаю, что именно благодаря такой пропаганд, алкоголиков среди молодежи в нашей стране становится больше.
H: Очень часто на всяких вечеринках меня просят выпить, но я придумываю разные отмазки, говорю, что мне еще садиться за руль и т.п. Черт, ненавижу себя за это. Каждый раз думаю, почему бы просто не сказать, как есть. Я знаю, что начнется, если скажу, что не пью. Культура употребления алкоголя так глубоко укоренилась в обществе, что многие не представляют себе праздника без пива или другого алкогольного напитка. Я не понимаю этого. Если ты не пьешь, над тобой, скорее всего, будут смеяться.
J: Такое отношение делает меня сильнее. Я хожу на дискотеки, и знаю, что некоторые обсуждают меня там. Некоторые спрашивают, зачем мне все это нужно, кто-то обвиняет в том, что я только хочу казаться лучше, чем все остальные. Я стрэйт эджер, и я живу этим. Я не хочу, чтобы меня уважали только потому, что я выбрал такой образ жизни, нет, я такой, какой есть. Я просто вижу, во что превращается любовь к выпивке, вот и всё.
Это простой способ забыться, уйти от реальности...
H: Мысль о том, что весело может быть только когда ты под кайфом, сидит в людях очень глубоко, ее очень сложно вытравить. В таком состоянии очень сложно адекватно воспринимать происходящее. Если я сижу в пьяной компании, для многих я буду казаться скучным. Черт, я на самом деле скучный? Я не курю и не пью очень давно, и сначала я не знал, что такое стрэйт эдж. Я подумал: «Ну, раз у панков это называется стрэйт эдж, то я стрэйт эджер». Я не хочу, чтобы все становились стрэйт эджерами, не понимая всей сути. Я не хочу сказать, что такие люди через пару месяцев обязательно сорвутся и вернутся к тому, от чего ушли, но стрэйт эдж - это нечто большее, чем просто отказ от алкоголя и наркотиков, ну, по крайней мере для меня. Те, для кого стрэйт эдж просто очередная мода, рано или поздно отойдут от этого, но я надеюсь, что таких будет как можно меньше.
J: Я совсем не против тех, кто любит выпить, но я не хочу ассоциировать себя с обществом, которое превратило алкоголь в ценность. Когда я сталкиваюсь с этим, мне хочется кричать.
У вас есть друзья, на неделе вы достаточно весело проводите время, играете шоу, но что вы думаете о людях, которые 5 дней в неделю работают с 9 до 5 и только в выходные могут как-то расслабиться?
J: Людям что, обязательно надо нажираться после тяжелой рабочей недели? Как алкоголь может помочь им? Чтобы сказать, все что думаю, я всегда хотел собрать милитант стрэйтэдж группу, но сейчас я не соглашусь поменять Барта и Норберта на ребят на крестах. Мы друзья, и об этом не может быть и речи.
H: Ну, даже если мы возьмем вместо них пару стрэйт эджеров, не факт, что они окажутся вменяемыми ребятами. Барт и Норберт всегда остаются собой, не взирая ни на что. Я действительно уважаю таких людей.
J: Было бы здорово собрать стрэйт эдж группу в то время, но сейчас это не так актуально. Мы разные, и по-разному смотрим на проблемы.
На вас бы сразу повесили ярлык.
H: Возможно. Именно поэтому я не стремлюсь к этому сейчас. Я хочу, чтобы в нашей группе отражались мнения разных людей.
J: Мы не стрэйт эдж группа, но я могу высказать свою точку зрения на какую-то проблему, и никто не будет спорить со мной. Мы просто уважаем мнение друг друга, вот и всё.
Что ваши родители думают о стрэйт эдже?
H: Сначала у меня было такое чувство, что родителям было стыдно за меня. Я не пил, и мне не было интересно то, что интересно другим ребятам в моем возрасте. Теперь, вроде как, они уважают мой выбор и даже гордятся этим.
J: Мои родители колхозники, взгляд на стрэйт эдж у них соответствующий.
H: Точно!
J: Люди всегда смеялись надо мной, но от этого я сделался только сильнее. В своей деревне я чувствую себя чужим. Первое, что сказали родители после того, как узнали, что я перестал пить, было: «Сын, к какой секте ты присоединился?». Сейчас они понимают, что такое стрэйт эдж, но им до сих пор не понятно, зачем мне все это нужно.
Какие планы на будущее?
J: Спроси Хэнка. Он любит мечтать.
H: Ну нет! Этот этап моей жизни позади. Я хочу, как и раньше играть шоу в маленьких клубах для ребят, таких же, как мы. Я никогда не забуду тех, кто сходил с ума вместе с нами на наших концертах, кто поддерживал нас. Их человек 50 или 100, и эти люди самые дорогие в моей жизни.
J: Я хочу, чтобы наше сообщество развивалось и становилось сильнее. Я уверен, что это возможно, хоть и не прямо сейчас. Я стараюсь прикладывать максимум усилий, чтобы хоть немного приблизиться к этому. Я хочу продолжать играть концерты и ездить в туры вместе с группой, знакомиться с новыми людьми и делиться с ними тем, что у меня есть. Это делает меня действительно счастливым, и я хочу хоть с кем-нибудь поделиться этим счастьем. Я мечтаю объехать всю Европу на каком-нибудь дерьмовом вэне, а потом, если повезет, отправиться в тур по США.
H: Каждый день я ловлю себя на мысли, что делаю действительно что-то важное. Мне кажется, что когда мне будет лет 60, я не буду говорить, что бесполезно прожил свою жизнь.
J: «…a time we'll remember»
Очень хорошо сказано!
J: А мне кажется, что когда я буду при смерти, мне будет смешно вспоминать свою жизнь.
H: Я очень хочу, чтобы у людей появился мотив, чтобы собрать свою группу, попробовать сделать зин или организовать шоу в своем городе.
J: Однажды Барт сказал мне, что никогда нельзя забывать о мелочах, потому что именно мелочи являются основой всего. Он имел в виду, что наше отношение к незначительным вещам показывает отношение к чему-то более серьезному. Эти слова так запали мне в душу, что с тех пор я стараюсь следить за каждым своим поступком.
H: Я тоже думал об этом, и поэтому очень расстроился, когда услышал, что нас считают очень высокомерными. Мы идем на встречу всем, кто хочет общаться с нами, никому никогда не отказываем в этом.
J: Те, кто так говорит, просто не знают нас. Может быть, это случается, потому что кому-то не сказали «привет», или не услышали, когда кто-то пытался поговорить с нами. Многие не пытаются узнать причину, по которой это случилось, а просто становятся в позу. Песня «Break the Spirit» посвящена этому.
H: Ну да, сколько ты не бейся, если кому-то не угодил хоть раз, то тебя будут называть амбициозным человеком. У нас много друзей во Фрисландии, которые поддерживают нас. Мы также поддерживаем все группы и зины, которые есть в нашем городе.
Хотите что-нибудь сказать напоследок? Может быть, поблагодарить кого-то?
H+J: Да! Мы поблагодарим тебя! Нам очень приятно, что ты решил взять у нас интервью для своего зина. Мы считаем, что ты вносишь очень большой вклад в развитие нашей сцены, и нам очень льстит, что мы можем как-то поучаствовать в этом. Это очень здорово.
H: Я благодарю всех ребят, которым не безразлично то, что мы делаем. Я очень горжусь нашей местной сценой.
J: Я не могу сказать, что горжусь, но я очень доволен открытостью Фрисландской сцены.
Большое спасибо за интервью.
