Пару
дней назад мы гуляли с подругой и
обсуждали, как я, человек с левацкими
взглядами, могу быть религиозным и иметь
религиозные ценности. «Взгляды», это
конечно грубо сказано, но чтоб не тратить
время на объяснения, буду называть это
так. Я уже много раз разговаривал на эту
тему со своими знакомыми или незнакомыми,
но чем дальше, тем больше я удивляюсь
количеству предрассудков и предубеждений
в нашей субкультуре. Ну, их куча, так
ведь? Ответ о том, что я не вижу здесь
никаких противоречий, порождает много
аргументов, среди которых и то, что
религия предполагает иерархию, сексизм
и гомофобию, и что религиозные деятели
всегда поддерживает власть, зомбируют
людей чтоб стрясти с них как можно больше
бабла, и что все это мерзко и ужасно. Как
объяснить человеку, который знает о
моей или какой-то другой религии только
со слов какого-нибудь из анархо-авторитетов,
и в силу своей доверчивости или лени не
хочет знать и понимать больше, я не знаю.
Я могу как угодно говорить, что ни одна
настоящая религия и ни один действительно
религиозный человек на самом деле не
может и не будет поощрять все то, в чем
их любят упрекнуть, но я ведь не Жук и
не Укроп, поэтому мне вряд ли поверят.
Это было как-бы вступление, а основной
частью будет статья одного француза,
которая затрагивает тему религиозности
в левом движении Франции, а также проблемы
миграции и отношения к мигрантам в
антифашистской среде. Я нашел ее в одном
из номеров «Антифашистского мотива» и
она показалась мне очень интересной и
познавательной. Именно поэтому я и решил
поделиться ей с вами.
В
настоящее время во Франции идет сложная
дискуссия по поводу ислама, который
некоторым представляется как угроза
нашему светскому обществу (во Франции
ранее сложилась хорошая республиканская
традиция не выносить религию за рамки
частной жизни). Но в последние 15 лет мы
стали свидетелями кампаний за или
против хиджабов в школе, закона против
ношения паранджи в общественных местах,
традиционных пятничных молитв, занимающих
по несколько улиц в том или ином квартале.В
целом спектре мнений появляется
определенное количество предрассудков,
в той или иной степени расистских: тут
сказывается и незнание того, чем же
на самом деле является ислам или,
скорее, различные формы ислама; и
незнание множества причин, по которым
девушки решают носить хиджаб, в
отличие от устоявшегося мнения, что за
них решают родители; и паранойя по
поводу паранджи, которую носят всего
одна-две тысячи женщин во всей стране;
наконец, полное непонимание в вопросе
многолюдных молитв, занимающих улицы
якобы зимой и летом, под солнцем, в дождь
и в снег. Для одних последнее —
свидетельство воинствующего фанатизма
этой прозелитской религии, тогда как
другие, более объективные, наблюдатели
видят в этом лишь то, что местная
мечеть или молельная комната слишком
малы, чтобы вместить верующих со
всего района…Конечно,
предрассудки муссируются правыми и
ультраправыми группами, партиями и
экспертами с четкой стратегией, чей
основной принцип, по золотому правилу
Карла Шмидта, состоит в определении
врага. После 11 сентября, согласно
теориям «столкновения цивилизаций», ислам,
который отождествляют с политическими
экстремистами, стал идеальной мишенью.К
сожалению, и значительная часть левых
попала в ловушку, расставленную некоторыми
правыми и даже ультраправыми деятелями,
которые взяли на вооружение
несвойственные для них дискурс и
аргументы: светскость, единство
Республики, антикоммунотаризм, права
женщин…Таким
образом, появились личности и группы
среди левых и даже среди феминисток,
которые стали участвовать в этом новом
дискурсе под республиканскими знаменами
своих бывших злейших врагов. Большинство
из них, переняв тот же тип дискурса,
сохранили политическую дистанцию с
ультра-правыми. Другие же, конечно, не
столь многочисленные, докатились до
того,что участвуют в совместных
демонстрациях с неофашистскими
группами или во всеуслышание заявляют
о своем согласии с «новым
республиканским дискурсом»
незакомплексованных правых политиков.Что
же стало причиной такого сближения
групп, которые история разделила реками
крови? Кем видят себя антифашистские
активисты в этой дискуссии? Неужели
они тоже поддались расистским или
ксенофобским предрассудкам?Чтобы
ответить на эти вопросы, нужно сначала
определить место ислама во Франции,
который тесно связан с магрибской либо
с африканской иммиграцией. Возникает
вопрос, почему эта дискуссия возникла
только недавно, несмотря на то, что
иммиграция — явление историческое. Что
касается места антифашистов в этой
дискуссии, необходимо подчеркнуть
следующее: антифашизм во Франции
нераздельно связан с историей левых
и социального движения, хотя почти все
антифашистские активисты сегодня —
выходцы из либертарного движения. Они
наследники этой истории, знают и принимают
ее, заявляют о своих правах на нее.Антирасизм,
неотделимый от антифашизма, видится в
этом ряду с моральной, но прежде всего
с политической точки зрения как способ
эмансипации масс; идеология, берущая
начало еще с дела Дрейфуса (конец XIX
века). До этого среди рабочего класса,
включая политически сознательных его
представителей, нередко можно было
встретить сильные ксенофобские
настроения, главным образом в силу
социальных причин: евреев часто
ассоциировали с крупными
предпринимателями, в итальянских и
польских иммигрантах видели угрозу
снижения зарплат, так как они соглашались
на низкооплачиваемую работу. Из-за
того, что они в основном были католиками
в стране, где католицизм зачастую
принимал сторону власть предержащих,
их считали «предателями рабочего класса»
и т.д.Дело
Дрейфуса стало одним из важнейших
толчков к осознанию того, что расизм и
ксенофобия — это оружие патронов и
государства в «разделении рабочего
класса». Отдельная заслуга в этом
принадлежит анархистам и
некоторым представителям
социалистического движения того времени.
Предрассудки, конечно, не исчезли
полностью (такова человеческая природа…),
но расизм и ксенофобия были однозначно
побеждены, и дальнейшие события —
подъем фашизма и нацизма, жестокие
профсоюзные битвы, сопротивление во
время войны — создали в левой среде
настоящую, глубоко укоренившуюся
культуру интернационализма и
антирасизма. Сегодня нет ни одной
кампании солидарности с рабочими-мигрантами,
кампании поддержки нелегальных
мигрантов, которые хотя бы на словах
не были поддержаны всеми французскими
левыми. История же показывает, что
те левые, которые заигрывали с расизмом
и ксенофобией, всегда в конечном счете
оказывались на ультраправом фланге.Мы
говорим сейчас об общей культуре. Но не
будем слишком идеалистичными: существовали
и противоположные тенденции. Нынешняя
государственная политика по
криминализации «незаконных» мигрантов,
проводимая правым правительством,
ранее так же успешно проводилась
социалистическими правительствами, и
активистам из социалистической партии
порой было трудно с этим мириться. В
1970-е годы Коммунистическая партия
Франции взяла на вооружение лозунг
«Произведем французское», который
принял весьма неоднозначный смысл и
который фашисты из Национального фронта
с легкостью извратили, добавив
«…руками французов». В
рядах активного движения солидарности
с палестинским народом, которое традиционно
стояло на левых позициях из-за связей
с арабскими иммигрантскими активистами,
и исторически сложившегося после 1968
года интернационализма, у некоторых
исчезла грань между антисионизмом и
антисемитизмом. Эти люди немедленно
исключались и изгонялись из любых
демонстраций, конференций или собраний
и в основной массе присоединялись к
ультраправым.Были
и другие: осознающие указанные границы,
но, тем не менее, терпевшие — во имя
единства в деле пропалестинской
солидарности — явно антисемитскую
риторику тех групп, которые зачастую
были связаны с ультраправыми на почве
антисемитизма. Для антифашистского
сообщества здесь вопрос совершенно
ясен: любое подобное сотрудничество
неприемлемо, антифашистами ведется
решительная и постоянная работа по
разоблачению этих союзов. Граница с
ксенофобской риторикой (hate-speech) или
ксенофобскими группами (hate-groups) должна
быть полностью непроницаемой, это верно
всегда и везде. Новые «исламофобские»
кампании стали настоящим вызовом для
антифашистов и для всех левых в целом.Ислам во
Франции тесно связан с историей магрибской
иммиграции и предшествующей ей французской
колонизации Северной Африки. Эти два
явления важны для понимания нынешнего
контекста.Ни
один из основных республиканских
принципов «Свобода, Равенство, Братство»
не применяли (либо лишь делали вид, что
применяли) по отношению к колонизованным,
которые всегда имели статус граждан
второго сорта (sous-citoyens). Уже в то время
ссылались на их религию, чтобы подчеркнуть,
насколько они «отличались», а следовательно,
не могли быть приняты в гражданство.
Доступ к образованию был предоставлен
только ничтожному меньшинству, тогда
как остальные нужны были для того, чтобы
служить «европейцам». В левой среде
большинство партий долгое время
поддерживали колонизацию, считая
своим долгом участвовать в «обучении
туземцев» — патерналистская точка
зрения, которая распространена и сейчас.После
войны за независимость Алжира (1954-1962)
контакты между Францией и ее бывшими
колониями не прекратились: последние
обеспечивали ее заводы полками
иммигрантов, призванных поддерживать
экономический рост того периода. Эти
иммигранты, главным образом трудовые,
приезжали не навсегда. По
крайней мере, они так думали. Они мечтали
вернуться на родину, стараясь не
поддаваться на расистские провокации
фашистов, полиции, сформированной во
время Алжирской войны и сохранившей
презрение ко всему арабскому, или
бригадира на заводе. Тем не менее, во
время социальных кризисов эти иммигранты
пополняли ряды забастовщиков и
синдикалистов, о чем многие забывают.
Даже если они и были мусульманами, то
это был «личный ислам»: лишь
небольшое количество мечетей находились
в руках чиновников — выходцев из страны
эмиграции (в основном, Алжира и Марокко,
либо из Турции), с позволения
французского Министерства внутренних
дел, которое контролировало эту сферу.Понадобилась
целая цепь событий, чтобы этот классический
постколониальный расизм трансформировался
в широкую исламофобию. И прежде всего,
появление на сцене ислама как такового.Серьезные
социальные проблемы в рабочих кварталах
в пригородах крупных городов иногда
приводили к бунтам, начиная с 1990-х годов.
Власти реагировали так же, как во времена
колонизации: сначала обращались к
имаму с просьбой разрядить обстановку,
несмотря на то, что большинство бунтующей
молодежи хоть и принадлежали к исламской
культуре, но не обязательно было
религиозным. Если этого было недостаточно,
в дело вступала полиция. Естественно,
различные исламские организации не
упустили возможность получить в свои
руки молельные комнаты, а затем и мечети
в обмен на обязанность быть представителем
властей, ссылаясь на роль социального
миротворца. Ислам стал заметным.Второй
фактор, возможно, самый важный: дети
первого поколения иммигрантов родились
и выросли во Франции. У них есть французское
гражданство, но повседневный расизм и
дискриминация, жертвами которых
они становятся несмотря ни на что,
заставили их действовать. Вместо того,
чтобы опустить голову, как большинство
их родителей, они громко заявили
свои права на гражданство — впервые
новое поколение появилось на политической
и медиасцене как самостоятельная сила
во время «Маршей равенства» 1983 и 1984
годов, которые прокатились по всей
Франции. Разочарованные слабым
долгосрочным влиянием, присвоением их
движения политическими партиями или
их дочерними ассоциациями (такими как
«SOS Racisme»), невозможностью быть французом
во Франции, которая их отталкивает, а
также невозможностью быть частью
страны своих предков, которую они не
знают, многие из этих молодых людей
обратились к исламу как к носителю
идентичности. И чаще всего уже не к исламу
во Франции, как их родители, а к исламу ИЗ
Франции, через таких богословов как
Тарик Рамадан (Tariq Ramadan) или через свои
собственные искания. Этот ислам очень
разнообразен, он может быть
консервативным с очень фундаменталистскими
или реакционными чертами, связанным
с международной организацией
«Братья-мусульмане», или же более
социальным, напоминающим движение левых
христиан, зародившееся в 1930-х годах, и
связанным с социальным движением,
главным образом через социальную работу
в кварталах.В
течение 1990-х годов гражданская война в
Алжире между военной диктатурой и
исламистскими повстанцами затронула
Францию волной терактов, исполнителями
которых были молодые французы с алжирскими
корнями, обращенные в наиболее
радикальный ислам. Эти инциденты,
как и случай банды из Рубе, грабителей
банков, ранее воевавших в
«интернациональных бригадах» во
время войны в Боснии в 1991-1996 гг., показали
опасный образ радикального ислама,
хотя его сторонники и очень малочисленны.11
сентября 2001 года массовые теракты в США
спровоцировали волну исламофобии на
Западе, сформулированную впоследствии
в теории «столкновения цивилизаций».
С этого момента все кому не лень
критикуют ислам во Франции,
сваливая в одну кучу историю с датскими
карикатурами, девушек в хиджабах,
терроризм, молитвы на улицах, иммиграцию
и даже палестино-израильский конфликт.
Организованное еврейское сообщество,
которое мирно сосуществовало с
мусульманами, тоже частично поддалось
пропаганде ультраправых ради
«противостояния общему врагу».Следует
добавить, что ультраправые в нашей
стране — сильные, но всегда маргинализируемые
во время выборов — пользуются случаем,
чтобы скопировать голландскую и
скандинавские модели «популистских
партий», которые появляются в Северной
Европе под предлогом борьбы против ислама
и защиты свобод (прав женщин, меньшинств,
светскости и т.д.). Часть правых уже
преуспела в этом и, как мы видим, часть
левых повелась на антиисламскую
пропаганду. Этому способствовала и
теория «столкновения цивилизаций», так
как она позволяет правым и ультраправым
заработать более приемлемую и более
«политически корректную» репутацию,
чем у закоснелых постколониальных
расистов.В
левом движении дискуссия привела к
расколу: кампании за или против хиджаба
в школах и последовавший закон о его
запрете радикализировали позиции
внутри движения. С одной стороны оказались
молодые мусульманки, отстаивающие свои
убеждения (право на религию, право на
самоопределение либо и то, и другое), а
также сторонники школ для всех, а с
другой стороны — искренние защитники
светскости, смешавшие недоверие ко
всем религиям с обычной исламофобией.
Пропасть между ними разрастается,
все чаще звучат заявления о недостаточной
интеграции мусульман в республиканские
ценности. В
борьбе за самоопределение забывают про
необходимый классовый анализ, что
особенно прискорбно для левых. Ведь
проблема ислама включает не только
религию, но также классовый вопрос и
вопрос городских районов: большинство
мусульман — выходцы из бедных слоев и
живут в рабочих кварталах. Большинство
левых активистов — из среднего класса
и живут в центре города. Речь идет о
двух сообществах, которые редко
соприкасаются на социальном или
политическом уровне и которые обычно
не знакомы друг с другом. Вот
политический парадокс, который привел
к серьезным последствиям: во время
очередных региональных выборов левая
партия представила список, в котором
одна активистка оказалась мусульманкой,
да еще и в хиджабе! Скандал — как
партия, выступающая за светскость, могла
выставить кандидатуру «явной мусульманки»,
а значит «противницы свободы женщин»?
Рядовые активисты, выходцы из среды
«обычных людей», как и сама
активистка, пытались оправдаться,
защитить идею, что быть мусульманином
не мешает классовому сознанию,
феминизму и активному участию в социальной
борьбе как раз из-за своего происхождения
из наиболее сознательной среды, —
все напрасно. Женщина вынуждена была
отступить, вскоре она вышла из партии вместе
со своей группой и другими похожими
группами. «Светские» левые праздновали
победу. А люди на местах были ошеломлены:
из-за слепоты белых буржуазных активистов
из центра партия потеряла несколько
групп активистов, которые представляли
интересы низов и занимались конкретно левой
тематикой — социальной сферой!Неужели
можно быть мусульманином и левым?
Мусульманином и за свободу женщин?
Мусульманином и светским? Да, и даже
антифашистом! Я стал свидетелем
такого диалога: две девушки в чадрах
яростно спорили с человеком, чья манера
одеваться позволяла угадать в нем левого
активиста. Подойдя поближе, чтобы
защитить этого «товарища» от
«фундаменталисток», я был удивлен,
услышав, что говорят девушки: «Как? Ты
споришь с UOIF («Союз исламских организаций
Франции», могущественная организация,
связанная c «Братьями-мусульманами»)?
Это же буржуи! Им нет дела до бедных! И
к тому же они связаны с Саркози и
Соралем (распиаренный СМИ фашистский
активист, который на почве антисемитизма
ищет союзников в исламской среде).
С фашистами и с их союзниками не
спорят. С ними сражаются!» Не зря
говорят, что внешность обманчива...Другая
история: после убийства полицейским
юноши арабского происхождения я пришел
на акцию солидарности с несколькими
активистами из «центра города». Нас
встретили местные активисты, один из
которых был из исламской религиозной
группы. Так как один из «солидарных»
выступал от имени гомосексуальной
ассоциации, наша дискуссия затронула
также тему гомосексуальности.
Религиозный мусульманин был очень
смущен: краснея, он признавал,
что ислам осуждает гомосексуальность,
и в то же время он был признателен
этому товарищу за то, что он был одним
из немногих из «центра», кто пришел
к ним… В его представлении о «педиках»
произошел настоящий переворот! Таким
образом, солидарность затрагивает
многие аспекты.Эти
случаи показательны, хотя, конечно, не
касаются всего ислама, который во
Франции базируется на более консервативных
или религиозных ценностях. Они показывают
уровень предрассудков, обусловленных
культурными, географическими и
классовыми различиями, которые мешают
дискуссиям, спорам, встречам, акциям.
Активисты — наследники маршей 1983 года,
мусульмане, упертые или нет, которые
считают себя левыми, уже в течение 30 лет
испытывают огромное недоверие ко всем
левым партиям, которые стояли на
патерналистских позициях и пытались
ими манипулировать или использовать
их, этих «хороших эксплуатируемых
арабов, которых мы знаем, как защитить,
лишь бы они молчали и не мешали нам
действовать».Пропасть
углубилась. Есть ли еще шанс ее заполнить?
И что думают по этому поводу антифашисты?Большинство
из них прекрасно осознали, и уже довольно
давно, кто же они такие: «маленькие
белые радикалы из среднего класса», как
писал в 1992 году журнал «REFLEXes». Их
деятельность не распространяется на
рабочие кварталы пригородов, тем более,
они там не живут. Они незнакомы с ними
и понимают это. Это понимание собственного
незнания уже является позитивным моментом,
в сравнении с большинством левых… Вот
показательный пример: одна фашистская
группа организовала провокацию — на
странице Facebook они сообщили о проведении
пикника со свиными сосисками и алкоголем
в квартале, где компактно проживают
мусульмане. Левые группы собрались
на контрдемонстрацию. И никто или
почти никто не поинтересовался
мнением организаций, расположенных
в квартале! Префектура запретила
фашистское собрание — к счастью,
если можно так выразиться...Большинство
антифашистов, таким образом, ограничиваются
резким антирелигиозным дискурсом —
против всех религий, не заостряя внимание
специально на исламе: граница
между исламофобией и расизмом стала
очень тонкой, и здесь главное — не
лить воду на мельницу ультраправых.Другие
антифашисты начали посещать «тренинги»
по исламу, чтобы с их помощью
попытаться понять, что происходит в
рабочих кварталах. Не получилось: на
тренинги собиралось очень мало людей,
и суть проблемы, как видим, не сводится
к исламу.Наконец,
есть небольшая группа антифашистов,
которая пытается навести мосты между
активистами из центра и с окраин, главным
образом посредством образовательных
конференций на тему ультраправых и
связей, налаживанием которых они пытаются
заниматься с жителями рабочих кварталов
и некоторыми мусульманами. Участники
проявляют большую заинтересованность
— конференции притягивают очень разных
активистов: людей из пригородов, арабов,
белых или черных, девушек в хиджабах
или феминисток, мусульман или светских,
анархистов, коммунистов, даже социалистов.
Процесс идет медленно, но полученные
отзывы и просьбы о проведении таких
конференций из тех мест, к которым у
антифашистов до сих пор не было
доступа, дают им понять, что они
прокладывают новую дорогу.Однажды
к этой группе обратились активисты из
рабочих кварталов, среди которых
некоторые афишируют свое исламское
вероисповедание, по поводу конкретной
информации — им показалась подозрительной
листовка-обращение, опубликованная на
популярных среди мусульман форумах. С
тех пор они начали наводить порядок
в своих рядах, иногда силой выдворяя
антисемитские мусульманские группы с
демонстраций солидарности с Палестиной
или с собраний против полицейского
насилия.Начинается
новая история антифашизма, которая
опирается как на социальную борьбу, так
и на антиколониальное и постколониальное
прошлое Франции. В центре этой новой
страницы — солидарность…
Pierre
Hérisson, перевод: Влад
